Я дрался в Новороссии![сборник] - Глеб Бобров

Командирам прищуриваться некогда.

- Это, случаем, не ваши? - полковник кивает на дубки, редкой стёжкой отделявшей наши деревенские поля от украинских наделов.

К ним на всех порах неслась запряжённая в телегу лошадка. То, что в селе занимались контрабандой, не видела только полиция, но с приходом армейцев ситуация, конечно, изменится. Надо предупредить земляков, чтобы зачехляли свой "контрабас" от греха подальше.

Командир понимает, что даже спрятанных под броней 660 "лошадей" не хватит догнать телегу из контрабанды, дёргает щекой: хорошо, но это последняя. Потому как он теперь главный на этом клочке России и отвечает за всё происходящее здесь. А точнее, за то, чтобы на нём ничего не происходило.

3.

- Вроде пронесло.

Стёпка Палаш притормозил Орлика, вывернул шею. Танки не гнались, и он подмигнул лежавшему в телеге Кольке Трояку: вот так мы их по-партизански.

Но тут же затушевал мысли, вновь вскинув вожжи. Трояк в войну пусть и по малолетству, но числился в полицаях, и хотя отсидел за свою белую повязку сполна, при нём прошлое в селе старались не ворошить, щадили самолюбие.

Да только не объехать сегодня прошлое ни на Орлике, ни на кривой козе - вспомнится. Потому что ехали за сватом Трояка - Федькой, умершим вчера на Украине. Последним сельским партизаном. Кто теперь будет красить в селе памятник серебрянкой перед 9 мая? Когда по приходу немцев Кольку записали в полицию, Фёдор подался в лес. Жалел-завидовал потом Степан, что в это время совсем пацаном был, а то бы тоже, конечно, взял в руки оружие как Фёдор. И тоже имел бы потом все льготы ветерана и почести.

А вот Победа одного и тюремный срок другого так и не примерили бывших друзей одноклассников. Даже свадьба старшего сына Фёдора Максимыча за девкой Трояка не посадила их за один стол.

- Ты что творишь? Хочешь, чтобы внуки были полицейскими? - метал громы и молнии Фёдор перед свадьбой.

- Люблю я её. А внуки будут партизанские! - не отступился сын.

Характером вылился весь в батю. Недаром первым поехал закрывать Чернобыль...

- Хороший человек был Федька. Замысловатый, но не вредный, - опять нарушил молчание Степан.

Трояк согласно кивнул головой, хотя отношения сватьёв секретом ни для кого не являлись. А может, поддакнул всего лишь одному слову - "замысловатый": кто узнает мысли соседа, даже если ехать с ним в одной телеге?

- А от чего они, тромбы, отрываются? - не отпускали Степана мысли о покойном.

- Всё в организме от нервов, - пожал свободным плечом Трояк из своего лежбища в сене.

- Ещё хорошо, что позвонили оттуда. А то по нынешним временам могли просто в яму скинуть.

- Главное, вывезти.

- Вывезем. Давай, Орлик, давай, милый, - подхлестнул Степан коня, вставшего перед крутой насыпью украинской трассы.

Четырёхметровый ров, как в других местах, здесь хватило ума не рыть, колючую проволоку не натянули, а пограничников к каждому кусту не приставишь. Так что если не шуметь, то проскочить можно, контрабанду так и перекидывают, не спрашивая национальности.

Но Орлик скосил сливовый глаз, перебрал перед препятствием в неуверенности ногами, и мужикам пришлось спрыгнуть с телеги. Палаш взял коня за уздцы, потащил за собой наверх, Трояк упёрся в телегу сзади. В натяг, все трое припадая на колени, но взяли пограничный рубеж. Повторить такой же подвиг с телом Фёдора вряд ли получится, сами свалят его в яму. А это грех несусветный, чтобы живые роняли мёртвых. Так что возвращаться придётся официально, длинной дорогой через пограничный пост.

Город знали, как собственное село: чай, пожили без границ, а поскольку Украина была значительно ближе собственного райцентра, то и в магазины, на поезда, в больницы ходили-ездили сюда. Без подсказок разыскали и морг. Там их заставили расписаться в какой-то бумажке и впустили в прохладный, матово освещённый барак: забирайте, который ваш.

Фёдор лежал на крайнем топчане. Заострившийся нос, выступивший вперёд подбородок и впавший рот изменили его облик, но не настолько, чтобы не узнать или засомневаться. На пиджаке висели колодки от медалей, но без самих кругляшей. На правой стороне, где по праздникам всегда красовался орден Отечественной войны, зияла рваная дыра.

- Как поступил, так всё и есть, - толстенький санитар, не дождавшийся подношения, демонстративно отвернулся и наседкой замер над остальными топчанами. Авось на каком-то и снесётся золотое яичко на обед...

Деды затоптались вокруг топчана, примеряясь, как подступиться к покойному.

- Бери за ноги, - скомандовал Степан.

Стараясь не смотреть на лицо свата, Трояк взялся за туфли. Они скользили, одеревеневшие ноги Фёдора норовили хотя бы ещё раз коснуться земли. На телеге порядок заранее не навели, и пришлось расправлять сбитую попону уже под умершим, чтобы ехалось ему домой мягко, без неудобств. От любопытных глаз прикрыли тело предусмотрительно прихваченной простынкой и тихонько тронулись.

Покрывало отбросили пограничники. Сверили Фёдора с фотографией на паспорте, бдительно ощупали сено под покойным, долго созванивались по телефону, и в конце концов дали от ворот поворот:

- Вы нигде не переходили границу официально, а этот, - кивнули на телегу с умиротворённо лежащим Фёдором Максимовичем, - должен идти уже как груз. Через таможню. Надо декларировать.

- Да вы что, ребята? Домой же везём. Человек умер, - опешил Степан, взявший на себя роль переговорщика.

- А откуда мы знаем, где и как умер? Может, возите специально, выведывая секреты.

- Какие секреты? - простодушно не понял Степан.

- Ну, железная дорога рядом. Да мало ли что задумали. Вон, мотаетесь на танках вдоль границы. Что у вас на уме, откуда нам знать. Давайте назад, пока лошадь не конфисковали. Или ищите какие хотите справки. Назад.

Из машин, стоявших в очереди на пересечение границы, недовольно засигналили. Орлик нервно загарцевал, пытаясь развернуться с оглоблями в узеньком, огороженном бетонными блоками, коридоре.

- Сейчас, сейчас, - бормотал Степан, стыдясь своей нерасторопности при всеобщем внимании.

Трояк тоже прятал глаза. А вот с лица Фёдора Максимовича покрывало на разбитой дороге сползало раз за разом, позволяя ветерку легонько перебирать его седые волосы.

- Слава Украине!

- Героям слава! - вдруг раздалась из узкой полосы парка, тянувшегося вдоль дороги, знакомая по телевизору речёвка.

- Хто не скаче, той москаль.

- Про нас, Колька, - с грустной усмешкой посмотрел на попутчика Палаш. На телегу пока не садились, шли рядом с покойным. Но ускорили шаг, подстегнув вожжами Орлика - от греха подальше.

- Москаляку на гиляку.

- Что такое гиляка? - уже не без тревоги полюбопытствовал Степан. Трояк сидел на Украине, за столько-то лет язык поневоле выучишь.

- Виселица.

Степан проворно вспрыгнул на телегу, кивнул напарнику - поехали отсюда.

- Хотя правильнее - шибениця, - попытался успокоить Трояк, словно на ней, шибенице, висеть было приятнее, чем на гиляке.

А шум митинга нарастал, впереди через низенькую ограду стали перепрыгивать люди, пробуя останавливать машины. Первые успели увернуться, но толпа густела, и перед Орликом улицу, наконец, закупорили.

- Хто не скаче, той москаль, хто не скаче, той москаль, - запрыгала вокруг машин молодёжь.

Орлик задёргался, не понимая шума, а тут и к экзотическому транспортному средству подскочило несколько человек.

- Хлопцi, кiнь не скаче. Москалюка. Треба конфiскувати. На донецький фронт.

- Або нехай за него скачуть дiди.

Степана и Трояка оторвали от телеги, задёргали, вовлекая в общий ритм скачки. Палаш несколько раз подпрыгнул, лишь бы отстали и не принялись потешаться над телом соседа. Да и с какого рожна отдавать им лошадь.

Его дряблых скачков оказалось достаточно, чтобы сойти за своего, а вот Трояк встал как вкопанный. Как Орлик. Но тому нельзя падать на колени, на них у него с рождения белые звёздочки, сразу замарает...

- Слава Украине! - принялись кричать в лицо деду пацаны, требуя ответа.

"Фёдору слава", - вдруг произнёс про себя Трояк.

Наверное, ему ничего не стоило, как Палаш, два раза подпрыгнуть и уехать восвояси. Но жизнь, прожитая после войны на задворках, без права голоса, сейчас словно давала ему шанс начать ее последний остаток с чистого листа. Да-да, здесь, сейчас его не просто заставляли скакать бараном посреди улицы. Через 75 лет после начала войны ему вновь предстоял выбор. Возможность исправить трагическую ошибку юности. Обрести хотя бы на старости лет собственное достоинство. Пожить днём, с людьми, а не прятаться от из взглядов десятилетиями в ночных сторожах. А Фёдор, даже мёртвый, завёрнутый в попону, был судьёй, он из своего небесного далека словно готов был поверить, что тогда, после седьмого класса, произошла нелепая ошибка...

- Скачи! - нетерпеливо толкали Трояка. - Скачи, москаляка.

Из-за прыгающих тел строил страдальческую мину Степан - да прыгни ты, что взять с идиотов. Но Колька Трояк словно застыл. Его уже толкали в спину, сбили картуз, и центр сборища, предчувствуя жертву, стал перемещаться к телеге, а он оставался нем и недвижим. Стало понятно, в какую катавасию попал перед смертью и Фёдор, как сорвали у него ордена...